В чудно скроенном и рваном
пиджаке с большим карманом,
И в огромных,
непомерных,
безразмерных башмаках
Он возник над перекрёстком,
непоседливый и странный,
Шевелюрой цвета солнца
упираясь в облака.

Над колоннами прохожих,
пустотой обременённых,
На натянутом канате
он стоял на голове.
И смеялся рыжий клоун ^[1],
и в глазах его зелёных
Вместе с нами
вверх ногами
отражался целый свет.

Он самим весенним солнцем
был рождён для этой роли,
Чтобы каждый мог однажды
что-то в жизни поменять.
И в его потёртой шляпе
проживал ангорский кролик,
А в кармане — белый голубь,
и конфета для меня.

И мелодию простую
он играл на старой скрипке ^[2],
И жонглировал мечтами ^[3],
и дарил их, как цветы.
И на лицах удивлённых,
как на клумбе маргаритки,
Набирали цвет улыбки
несказанной красоты.

А потом настало утро,
поплозли по небу тучи,
Дождь поплакал, солнце вышло,
жизнь, как прежде, потекла -
То надеждой душу манит,
то тоскою сердце мучит -
Всё тревоги, всё заботы,
всё дела, дела, дела.

Только этот рыжий клоун ^[4]
над заботами смеётся,
И маячит в поднебесье,
как большой воздушный змей.
Видно, детство не проходит,
а частично остаётся,
Словно фантик от конфеты
под названьем карамель…

Алексей Ерошин